Подготовила Анна Алексеенко
21.05.2017 г.
Фестивальная жизнь — это отдельный жанр. Это не просто очередная театральная встреча. Это экзистенциональное существование, потому что на маленьком пространстве каждый день с тобой происходят какие-то приключения. Эти события очень интересные, они наполняют сознание информацией и впечатлениями, дают пищу для размышлений, обретений… В четвертый день Жюри увидело два спектакля: “Белые ночи” Королёвского ТЮЗа и авторский моноспектакль Татьяны Хазановской “Восточный ларец”. Жюри делится с нами своими впечатлениями о прошедшем фестивальном дне.
Председатель Жюри Анна Кузнецова о моноспектакле Татьяны Хазановской “Восточный ларец”:
“Русская девочка, давно уехавшая в Израиль, но сохранившая русский язык, что могло и не произойти, ведь первые свои спектакли, став актрисой, Татьяна Хазановская играла на иврите. Мы имеем возможность наблюдать ее уже в течение трех разных фестивалей. И я, честно говоря, не ожидала такого яркого впечатления, судя по тем двум предыдущим встречам, достаточно милым, симпатичным, заурядным, которые остались в прошлом. И вдруг, неизвестное произведение Власа Дорошевича, «Восточная сказка», а если точнее сказать: восточная притча о женщине, которая всего-навсего хотела пробиться к падишаху, а ее не пускали. Она использовала едва ли не весь заветный женский арсенал для осуществления своей цели. Сегодня мы наблюдали изысканную чудную пластику актрисы, которой не здесь у нас в холодной России мастеровитый балетмейстер ставил движения, а девочки, которая выросла там, в жаре, на берегу рядом с Иорданом в желтых песках — и эта пластика для нее органична. Она передала особенность женщины, принадлежащей к древнему иудейскому этносу. Все сплелось в красивую, интересную, причудливую женскую долю. И тут вспоминаешь Лилит, Лию, Эсфирь — древних иудейских героинь, да и Деву Марию — Богоматерь — она ведь тоже иудейская женщина.
Мы все оперируем политическими категориями — сионист, антисемит… Но мы никогда не подступаемся к тому, что нам предложила талантливая молодая актриса, которая разрешила себе раскрыться, быть очень откровенной и красивой. Это свойство известно: на сцене даже очень красивая женщина, если она не талантлива — не будет красивой — сцена очень обнаруживает. А здесь простая, простоволосая девочка, без косметики, самая обыкновенная – становится королевой того древнего народа, о котором она нам столько рассказала за время своего выступления, которое длилось чуть больше часа. Влас Дорошевич, с его словом, восточная пряная мудрость и мысли о том, чего ни один человек не минует: о разности мужчины и женщины, о переплетениях их судеб, об их пути друг к другу. Вот как всего много… А как красиво, экономно, лаконично актриса строит действие: с помощью кусков ткани она становится разной — очень интересно”.
Валерий Бегунов (член Жюри):
Спасибо Татьяне за эту работу. Сегодня она как настоящий актер и режиссер спрятала себя во имя текста. Понятно, она была занята танцем, но актриса спрятала себя за сюжетом, который рассказывала нам. Влас Дорошевич — не самое умное, что бывает в литературе. А исполнительница внесла в него свои, дополнительные смыслы и сделала текст богаче, извлекая из него больше, чем то, что было туда заложено. Я поздравляю актрису.
Тремя часами раньше на Основной сцене Театра Жюри и зрителям представил свою работу Королёвский ТЮЗ: спектакль “Белые ночи” по одноименной повести Ф.М. Достоевского в постановке режиссера Ярослава Ермакова. Спектакль «Белые ночи» – обращение к одному из самых лиричных произведений Федора Достоевского.Это трогательная история о петербургском молодом Мечтателе, наслаждающемся северной весенней природой, которая похожа на «чахлую и хворую», но «чудно прекрасную» девушку. Нечто сказочное и фантазийное есть в нахлынувших на фоне Невы чувствах, когда ночи становятся местом свершения таинства. Насколько, по мнению Жюри, режиссеру удалось справиться с этим материалом?
Анна Кузнецова:
Второй спектакль тоже обещал много интересного: начался необычно – прямо в фойе с музыкальной интермедии на тему “Женитьбы Фигаро” Россини… почему-то. И вот тут-то театр напомнил нам о том, что он не так прост, что примитивным ходом ничего никогда разрешить нельзя, что помимо желания и капризов создателей есть какие-то железные закономерности, которые нельзя не учитывать.
Вот все это на нас и обрушилось. Оперные герои в самой повести Достоевского существуют двумя строчками: «верхний» жилец пригласил эту девочку — героиню — на оперу в театр. И все. Что такое в данной ситуации опера? Дело режиссера раскрыть это: то ли это балаган дешевый, то ли это кусок красивой жизни, которой завидуют — в любом случае мы думаем о том, что это деталь для раскрытия главного. В любом спектакле и в любом материале, который становится поводом для спектакля, всегда важно понять: что самое важное, что менее важное, чему все должно подчиняться? Здесь на первый план «выплыла» опера. Даже не опера, а бесконечная пародия на нее — капустник на оперную тему. В конце концов прием превратился в балаган, шутовство — в кривляние. Для меня смысл ушел. Слишком много второстепенных деталей непонятно зачем. Может быть, были бы оправдания, но уже и режиссерских сил и внимания недостало на самое главное: на то, что всегда театру трудней всего воплотить и артистам прожить – “сыграть любовь”. Нет задачи трудней и сложнее для сцены: взаимоотношения мужчины и женщины, мальчика и девочки — не справились. Причем актеры-то мастеровитые, умелые, разговаривают внятно, громко, вызывая ощущение уверенности в себе, демонстрируют успешный жизненный опыт, включая и женский, которого не должно быть в этой девочке.
Она должна на наших глазах пройти от чистоты через поруганные надежды, через столкновение с обманом и, может быть, с грязью к какому-то своему обретению. Это же мучительный путь всех героев Достоевского, которые больше, чем герои всех других писателей требуют драматургического проживания: от предельной чистоты, искренности чувств до тех кондиций, к которым их приводит автор. Это требует предельной органики. А когда процесс подменяется театральным шумом, грохотом, капустником, бесконечной пародией, криком, музыкой — про что? и зачем? – ты перестаешь понимать. Вот что опасно в театре. Масса усилий: работа, шитье костюмов, красивые артисты, а не получается ничего, если режиссер-постановщик не разграничивает: чему он подчиняет все это? где сверхзадача спектакля? ради чего он все это делает? Мне кажется, в этом случае так и произошло: затраты большие, включено большое количество деталей, а в процессе работы не убрано лишнее. Как если бы скульптор в результате не убрал все наметки, что он оставлял поначалу в своем эскизе, не вычистил, не отточил, не просчитал, оставив только важное.
Член Жюри Валерий Бегунов:
Сейчас мы не говорим о том, как положено ставить Достоевского и как использовать карнавальные возможности. Мы сейчас говорим о том, что у автора есть «сюжет» и «текст», которые сами по себе очень многое несут. И соединить их с издевательским действом «Севильского цирюльника», который сам по себе далеко не прост, а Вы преподносите только поверхностную его часть — для меня непозволительно. Ну, например, мне показали романтическую сентиментальную сцену — и тут же она осмеяна… Вроде задан пафос — и его уровень сразу сброшен куда-то до самого низа. Не остается «послечувствия» этой истории.
Здесь нужно отметить, что именно «Белые ночи» Ф.М. Достоевского затрагивают такие аспекты взаимоотношений того времени, которые очень редко присутствуют в искусстве и искусствознании вообще. Это есть в произведениях Гоголя и вот у Достоевского: когда понятие «честь» применительно к такому социальному слою, как «разночинцы», которые почувствовали себя людьми деклассированными, жизнью размывалась полностью. Они страдали от этого и мучались. И у Вас только в конце возникает эта тема: «Кто я? Что я могу предложить другому человеку при всех своих понятиях о чести, верности, романтизме чувств?» Остается принять, но не унизиться. Это очень трудно удержаться и не зайти за эту тонкую грань, когда персонаж иронизирует по поводу собственного несчастья и говорит: «Я смеюсь, чтобы не заплакать». Это трудно: смеяться так, чтобы не казалось, что ты легковесен.
И уж насколько много вы «наиграли» контрастных вещей в течении спектакля, настолько мягче должен быть весь длинный финальный эпизод – финальная сцена. А вы там начинаете «давить» еще больше, чем раньше. Розина-то может быть такой, какой она есть, но Настенька не может быть такой опытной женщиной. Здесь либо нужно преодолевать фактуру актрисы — фактуру боле опытного человека, чем нужно, либо вы находите способ, чтобы мы за этой актерской фактурой все-таки увидели ту девушку, которая еще ничего о жизни не знает. У вас там была ошибка: она не «синьора», она – «синьорита». Она догадывается, что, может быть, все поменяется, что одна любовь сменит другую, но здесь Достоевский дарит ей состоявшуюся судьбу. И тот пафос, который в конце вашего спектакля демонстрирует Героиня с перебором страстей и чувств — избыточен и не в сути этого персонажа.
Член Жюри Петр Суворов:
Режиссер делает то, что считает нужным. Это — эксперимент. Имеете полное право пробовать. Но… если используете приемы «оперной эстетики», «оперной массовки», не теряйте зерна, корневых мотивировок, историй, которыми вы должны полниться. Любая деталь, которую вы пускаете в ход, должна быть очень внутренне замотивирована, все должно быть не произнесено, а прожито, оценено. Ну и по структуре: несколько финалов — это сегодня очень распространенная болезнь.
